Чайник бессовестно выплескивал кипящую воду на плиту, явно намереваясь погасить конфорку. Он и трещал, и гудел, и постанывал от изнеможения, он подавал мне сигналы "sos" свистом и плевками, но я его не слышала. Комура (это мелкое, вредное, очаровательное создание, доставшееся мне от бабули) билась мне в плечо и пищала в ухо. В зале стоял крик и гомон, там ели, играли и веселились — сегодня новогодняя ночь. Я же стояла у окна и отвлеченно смотрела на украшенную снегом и фонарями улицу.
Я вспоминала.
— Как-то давно, настолько давно, что снегирь, клевавший облупленную краску на подоконнике, скорее всего был правнуком того снегиря, который застал ту самую ночь, подглядывая в мое кухонное окно, и произошло то, о чем я хочу рассказать тебе. Ты же этого точно не помнишь.
Был такой же новогодний вечер, так же возмущался чайник на плите, так же напевала зима на улице. Напевала треском деревьев, скрипом проводов, еле слышным гудением машин на дороге, глухими шагами похожих на заметенной снегом улице (в тот год было очень много снега, не то, что сейчас). Так же дома пахло вареными овощами, мандаринами, свежей, настоящей елью, немножко пластиком игрушек и оберток. Так же просил меня потереть спинку Ипполит и не расставались с любимыми Надя и Женя. Если бы ты тогда заглянул в любой дом на нашей улице, ты бы увидел то же самое, что и у нас: девушки и женщины, укутанные в бигуди, рубили салаты, запекали курицу, мешали пюре, разливали компоты или гладили платья. Вот и я: резала овощи, поминутно глядя на часы и отбиваясь от порхающей над головой комурки, потому что ты должен был придти с минуты на минуту. Ты прислал смску: "Милая, я выехал, через 2ч буду дома. Целую:*". Я все приготовила к столу уже через полчаса после твоего сообщения и пошла одеваться.
В зале, в котором уютно примостилась тонконогая и чуть облезлая ель, пахло праздником. Целую неделю я украшала его шарами и гирляндами, мишурой и дождиком, заворачивала подарки для тебя и родителей. Старенький диванчик был закутан в новый плед, красный, яркий, в цвет украшений на елке и стенах, на котором заснула, прикрыв себя перепончатыми крылышками, наша комура. Стол я бережно укрыла скатертью белого цвета, расставила приборы, салаты, фрукты, в центр водрузила ветку пушистой и ароматной сосны с шишечками. Я знала, что тебе понравится.
Присев в кресло, я оглядела то, что сотворила в нашем доме…… и мне стало так тепло и легко на душе, я, наконец, осознала: новый год! Новый год с тобой, только с тобой! Целая ночь, пропитанная волшебством и радостью, миганием огней и нежностью пожеланий, целая ночь, чтобы любоваться тобой, наслаждаться тобой, любить тебя! Новый год! Один единственный день в году, когда оживают чудеса и детский восторг взрослых! Я не удержала рвущийся изнутри порыв ликования и, под аккомпанемент "Если у вас нету дома", начала кружиться по комнате, хохоча и подпрыгивая, растрепав прическу, пустив стрелку на колготках… Я была счастлива! Я так любила мир, любила тебя, любила праздники, любила все вокруг, даже дырку на обоях!
Когда я наконец успокоилась, то глянула на часы, на которых было 9:36. Ты должен был приехать где-то в половине одиннадцатого (кто же виноват, что ты работал пожарным и твоя смена была как раз 31-го числа?), поэтому я решила спрятать подарки для тебя. Времени у меня было достаточно. Одну коробку, в которой была стопка книг Ремарка, я засунула под диван в компьютерной комнате. Другую, с часами Frank Muller положила в шкаф, между стопками твоих брюк. Вдохнула твой запах, смесь парфюма, мужского пота и апельсинового тик-така. В голове резко запульсировало: "Скорей, скорей, скорей". Выдохнула. Улыбнулась.
Пританцовывая, прошлась по дому, проверила, все ли в порядке, все ли готово (я делала это уже семнадцать раз). Поправила плед в спальне. Подтянула скатерть на столе, подышала на бокал и протерла еще раз. И тут я вспомнила, что я забыла: я забыла снова надеть свое кольцо! Прибежала в ванную, нашла его на полочке с мылом, прополоснула и надела на безымянный палец правой руки: небольшое колечко в брильянтиком, символ нашей семьи, нашего счастья, нашего чувства. Как я любила тебя!
Когда делать было уже совсем нечего, я просто села, подтянув ноги, на диван, взяла на колени эту мелкую, пушистую, теплую пакостницу, и откинула голову назад, на подушки. Ноздри слышали запах очень вкусной еды, который, смешиваясь с запахом моих духов, елки и цитрусовых, создавал удивительно гармоничный и нежный аромат праздника. Непроизвольно я положила руку на живот. Нет, я его еще не чувствовала, он был еще совсем крошечным, но простое осознание, что теперь я не принадлежу только себе, что теперь во мне живет еще один человечек, было странным и волнительным. На самом деле, книги и часы были аперитивом к главному сюрпризу, ты ведь еще не знал. Я сама узнала об этом пять дней назад и решила сберечь эту новость для Новогодней ночи. Для времени чудес.
Я не заметила, как задремала… Вообще, ты помнишь, я любила засыпать с комуркой на коленях; ее мех грел, ее хвостик щекотно метался по ногам, ее мырчание успокаивало и вселяло чувство уюта. В такие моменты я радовалась, что бабуля моя была лесной ведьмой (она так никогда и не признала город). Комурка была ее гордостью, которую она передала мне — любимой внучке. Она же меня и разбудила, когда стала подпрыгивать на мне и мурчать тихим голоском. Открыв глаза, я увидела, что на часах уже одиннадцать ночи. Странно. Ты обычно звонил, когда задерживаешься. Я встала и поправила платье: дивное красное платье по колено, легкое и воздушное, с вышивкой по корсажу и юбкой-солнышком. Возмутившись твоим отсутствием, я решила тебе позвонить и пошла на кухню за телефоном. (Заодно залезла в духовку и поняла, что курица остывает, включила на маленький огонь). Набрала твой номер. Гудки… Сброс. Что? Ты сбросил? Я попробовала еще раз, может, ты случайно. Опять гудки и сброс. Что за..? Еще раз. Опять сброс. Смску: "Что случилось? Ты вообще домой едешь?".
Я села и стала нервно стучать пальцами по столу. Наша зверушка весело кружила вокруг меня и заливисто верещала, просясь ко мне на руки. И тут телефон заиграл "Jingle Bells". Твой номер. Взяла трубку:
— Ты где? Что случилось? Почему ты не позвонил? Ты едешь домой?
И незнакомый голос приглушенно проговорил:
— Здравствуйте. С вами говорит следователь Анкудинов. Вы — Ролдугина Анна Игоревна?
— Да, это я. А что, собственно, случилось? Где мой муж?
— Понимаете… Тут такое дело...
А дальше, мозг, будто-бы предчувствуя что-то недоброе, выключил мое сознание напрочь. До рассудка доносились фразы типа: "ехал на такси", "не дождались полночи", "много выпили", "за руль", "занесло", "удар в пассажирскую дверь", " там все живы", "только ваш", но что они значили, я не понимала. Когда следователь сказал "продиктуйте ваш адрес", я назвала его спокойно и без задней мысли, будто заказывала пиццу на дом.
Что было потом я помню смутно, веришь? Кто-то приезжал, что-то спрашивал, что-то привозили. Потом позвонила моя рыдающая мама, сказала, что приедет через полчаса (откуда она узнала, не понимаю до сих пор). Хотела ей брякнуть, отчего-то, "не садись в машину", но она уже оборвала разговор гудками в моей голове. Эти полчаса я сидела на том же месте, к которому меня пришил тот звонок с твоего номера.
Когда мама влетела в дверь дома (я ее не закрывала, открытой оставила: я ждала тебя, а потом туда-сюда сновали чужие люди), она бросилась на пол, обхватив мои колени и стала плакать прямо в мою юбку, оставляя на ней следы от туши. За ней медленно зашел постаревший и как-то потускневший папа. Встал у двери и поддержал своей спиной стену, которая была готова рухнуть от маминых рыданий.
А я ничего не понимала.
Когда защипало ноздри, я вспомнила, что не выключила духовку, вскрикнув, вскочила к ней и погасила огонь, хотя несчастная курица уже давно вознеслась в виде черного дыма к потолку. Хлопнув изо всех сил дверцей духовки, я закричала:
— Да что б тебя! Теперь без мяса будем! Теперь без! Без! Без! Без!..
И вдруг завыла, заорала, зарыдала, застонала, упав на мамины руки. Что потом было не помню вовсе.
Я проснулась на нашей кровати и тяжело разлепила склеенные от слез глаза. Встала. Погладила спящую рядом со мной комуру. Прошлась по дому. В зале не было ни стола с едой, ни елки, ни украшений. В зале были только папа с мамой, спящие на диване, жутко усталые и серые. На кухне не пахло гарью. В холодильнике не было ничего из того, что я готовила для нас к Новому году. Меня охватило странное чувство. Я нашла телефон и посмотрела на число: 4.01.13. Как?! Что происходило в эти четыре дня?! Где была я?!..
И тут я все вспомнила...
Все.
Побрела к шкафу, желая вдохнуть твой запах. Открыла его. Висели мои платья, стопкой лежали кофты и джинсы. Но твоих вещей не было. Ни одной. Я обыскала весь шкаф, вдоль и поперек, я вынула все ящики, я полезла под кровать в надежде хотя бы на один галстук или носок, но нет. Не было ничего. Ни рубашек, ни брюк (часов в подарочной упаковке тоже не было), ни футболок. Ни-че-го. Я сползла на пол и снова зарыдала. Тебя, как будто, и не было никогда. Как будто чья-то заботливая рука палача тебя вычеркнула, вырвала, выселила из моей жизни. Я сидела и плакала, тихо, обессиленно, мучительно, надрывно, пока не пришла заспанная мама и не укрыла меня одеялом, а я не уткнулась ей плечо. И она, как в детстве, когда я была совсем маленькой, обхватила меня своими руками и начала убаюкивать, приговаривая: "все будет хорошо, милая моя, любимая, все хорошо". Сколько мы просидели, не знаю. Когда меня немного отпустило, и я начала икать, я подумала о самом главном подарке. И сказала маме:
— Вы будете бабушкой и дедушкой… С новым годом.
***
И теперь, милый, любимый, родной, единственный мой, прошло два года с той пахнущей праздником ночи. Сегодня 31 декабря 2015 года. Сегодня я сижу с кружкой горячего глинтвейна (с пряностями и медом) в синем платье по фигуре, за столом, украшенным сосновой веткой, забитым салатами, мандаринами, конфетами. Сижу в комнате, которая вся — праздник и веселье, яркость игрушек и мигание огней, смех и доброта. Сижу с моими папой и мамой (ты ведь помнишь их, верно?), и думаю, что я самая счастливая женщина на свете. Потому что тебя у меня не забрали. Тебя не вычеркнули. Ты — здесь. Ты сидишь напротив меня. Твой сын так на тебя похож. У него твоя форма лица — квадратная, с ямочкой на подбородке. Твой рот и твоя улыбка. Твои темные волосики. Твой курносый нос. Только глаза в нем мои — серые с голубым отливом. Его смех льется по комнате, потому что дедушка и бабушка бессовестно и не стесняясь меня, балуют его, разрешая ему драться ложкой и есть горы конфет. Его улыбка горит ярче всех гирлянд в этой комнате. Его сладкий и нежный запах лучше всяких духов и ароматов. Его пухлые ручки уверенно держат кружечку с чаем, а бабушка и дедушка вовсю хохочут и корчат рожицы, чтобы только он смеялся. Комурка перелетает с одного плеча на другое, радостно верещит, гладит лапками головку своего маленького любимца, а он с нежностью и заботой подкармливает ее любимой курицей со стола. Знаешь, я люблю его так, как никого еще не любила. Ему — любовь всего мира, соединенная в моем материнском сердце. Не описать и не выразить полноту всего в нашем малыше, и полноту мою в нем. Безграничное счастье. Беспредельный покой. Беззаботная любовь.
И я не знаю, как у таких обычных людей, как мы с тобой, получилось такое чудо, как наш сын. Я просто этого не понимаю. Знаю, ты тоже.
Но я рассказала тебе все это просто потому, чтобы ты знал: милый, Новый год — это время для всего нового. Время, когда на нашу планету кто-то высыпает дождь из чудес. Время, которое забрало тебя, но подарило мне такое удивительное приключение на всю мою жизнь — сына. И чтобы ты знал: волшебство существует.
Это волшебство — мы.
Похожие статьи:
Проза → Тринадцатое сердце
Разное → Итоги конкурса прозы "Простые вещи"
Проза → Глотка леса